другая история). Сперва мы называли его между собой дядей соседского Альберта, а затем короче – дядей Альберта.

Чуть позже он вместе с моим отцом снял за городом отличное жилище под названием Моут-хаус (Дом со рвом), где мы провели летние каникулы и благодаря увечью тщеславного пилигрима, насыпавшего себе в ботинки сушёный горох, обнаружили давно потерянную любовь дяди Альберта.

А поскольку любовь его уже достигла преклонного возраста (в ближайший день рождения ей исполнится двадцать шесть), а дядя Альберта ещё дальше забрёл по юдоли лет, им пришлось поспешить с женитьбой.

Свадьба была назначена на Рождество, и с началом зимних каникул мы, все шестеро, вместе с отцом и дядей Альберта поехали в Моут-хаус. Нам ещё ни разу прежде не приходилось проводить Рождество за городом, и это было потрясающе.

Давно потерянную любовь дяди Альберта, вообще-то, звали мисс Эшли, но мы все называли её тётей Маргарет ещё до того, как бракосочетание узаконило её в этом статусе. Так вот, она со своим замечательным братом-священником навещала нас в Моут-хаусе. Или мы отправлялись к ним в «Кедры».

И везде затевались разные игры-шарады, прятки, жмурки. (Девочки говорят, что им нравятся жмурки, но это притворство.) А кроме того, мы могли насладиться хлопушками, рождественской ёлкой, устроенной для сельских детей, и всем прочим, что делает такими весёлыми рождественские каникулы.

И когда бы мы ни заявились в «Кедры», там творилась жуткая суета из-за этой дурацкой свадьбы. Из Лондона прибывали шляпные коробки и кофры с нарядами, свадебные подарки, в основном столовое серебро и фарфор, хотя не обходилось также без цепочек и брошей. Помимо всего прочего, из Лондона присылали одежду на выбор невесте.

Мне лично невдомёк, зачем леди нужно столько нижних юбок, туфель и прочих вещей только потому, что она собирается выйти замуж. Ни одному мужчине ведь не придёт в голову приобрести ради женитьбы двадцать четыре сорочки, двадцать четыре жилетки и так далее.

– Полагаю, причина в том, что они собираются в Рим, – сказала Элис, когда мы обсуждали это возле ярко пылающего очага на кухне, где нам разрешили заняться варкой ирисок, пока миссис Петтигрю отправилась навестить свою тётю. – Понимаешь ли, в Риме продают только римскую одежду, а она у них вся слишком яркая, кричащих цветов. Пояса из ткани для платьев уж точно, сама знаю. Давай-ка, Освальд, теперь мешать будешь ты, а то у меня от жара, по-моему, лицо уже почернело.

Освальд взял ложку, хотя его очередь, вообще-то, должна была наступить только через три человека. Но мелочиться и поднимать споры из-за такой ерунды совсем не в его характере. К тому же он знает толк в варке ирисок.

– Вот же собаки везучие, – завистливо произнёс Г. О. – Мне бы тоже хотелось в Рим.

– «Собаки везучие» говорить невежливо, – одёрнула его Дора.

– Ну, тогда барочники везучие, – выбрал новый вариант Г. О.

– Отправиться в Рим – мечта моей жизни, – сообщил с придыханием Ноэль. Брат наш Ноэль – поэт, и этим всё сказано. – Только подумайте, сколь великие мысли посещали разных известных людей на древней римской дороге, – вдохновенно продолжал он. – Как мне хотелось бы, чтобы они меня взяли с собой.

– Не возьмут, – опустил его на землю Дикки. – Я вчера слышал, как отец говорил, что такая поездка очень дорого стоит.

– Это касается только трат на проезд, – не сдавался Ноэль. – А я мог бы поехать третьим классом, или в вагоне для скота, или в багажном отделении. Мне бы только добраться туда. Там-то я прекрасно сам себе на жизнь заработаю. Начну сочинять баллады и петь их на улице, а итальянцы мне будут платить за это своими лирами. Ну, такими деньгами, наподобие наших шиллингов. Видите, до чего поэтичная нация? Даже деньги назвали так же, как музыкальный инструмент.

– Но ты бы не смог сочинять итальянскую поэзию, – вытаращился на него с разинутым ртом Г. О.

– Я бы на твоём месте не утверждал этого столь категорично, – заспорил Ноэль. – Полагаю, мне удалось бы вскорости научиться. А до этого сочинял бы на английском. Наверняка там найдутся люди, которые поймут. А если даже и нет, то их пылкие южные сердца всё равно отзовутся сочувствием на меланхолические баллады, исполняемые исхудавшим и бледным иностранцем на незнакомом языке. Я, например, именно так это себе представляю. Они ведь не столь холодны и жесткосердны, как северяне, всякие там пивовары, пекари, банкиры или мясники в большинстве своём или кто-то столь же скучный. А итальянцы посвящают себя совсем другим занятиям. Они или бандиты, или виноградари, или на гитаре играют, или заняты чем-нибудь не менее увлекательным: давят красный виноград, танцуют, смеются. Ну, вы же сами прекрасно знаете.

– Похоже, готово, – объявил в это время Освальд. – Г. О., закрой свой ничтожный рот и принеси чашку холодной воды.

Мы капнули ирисочной массы в воду, проверяя, достаточно ли она уварена, а потом вылили небольшое количество на тарелку, но, поскольку загодя смазать тарелку маслом мы не удосужились, вязкая масса, застыв, напрочь прилипла к ней, и в целях её извлечения тарелку пришлось разбить.

Увы, оказалось, что тарелку мы взяли из парадного обеденного сервиза. Разгорелся скандал, и романтические видения, порождённые мозгами поэта Ноэля, напрочь вылетели из наших голов, чтобы всплыть позже, когда некие обстоятельства глубоко погрузили нас в тёмные воды печали.

На следующий день Г. О. сказал Доре:

– Мне надо поговорить с тобой. Наедине. Так, чтобы только ты и я.

С этой целью они отправились на потайную лестницу, которая жутко скрипела и уже много лет была скорее явной, а когда вернулись оттуда, Дора уселась шить, а Г. О. начал ей помогать. И никому из нас, остальных, они не позволяли смотреть, что именно делают.

– Можете быть уверены, это ещё один свадебный подарок, – скривился Дикки. – Не удивлюсь, если он окажется каким-то тупым сюрпризом.

И больше по сему поводу никто ничего не сказал. Бóльшая часть компании отправилась кататься на коньках во рву, вода в котором замёрзла и превратилась в отличный лёд. Но Дора коньки не любит. У сестры от них, по её словам, болят ноги.

Рождество и День подарков прошли как искромётный сон. И наступил день свадьбы. Мы все сначала отправились в дом матери невесты, чтобы там влиться в свадебную процессию и уже вместе с ней проследовать в церковь.

Девочки, давно мечтавшие стать подружками невесты, теперь с гордостью оглядывали свои накидки из белой ткани со множеством находящих друг на друга воротников-пелерин, как у кучера,